Хныки, не хныки - это уж вам решать Никогда не думала, что буду писать этот пэйринг х)
Сей ахтунг посвещаю Kitsune aka Gin, в доказательство того что я таки могу писать нормальные пэйринги %)
ВРННГ! чутьчутьоос
читать дальше- Ран-чан, тебе нужно завязывать с алкоголем, - хмыкает Ичимару.
Она не льет слезы – никогда не льет. Она согласилась любить слепо – как будто маленький ребенок, который видит своих родителей, не знает их, не понимает их, но – все равно любит. Любит до щемящей нежности в маленьком сердечке.
Она любила – господи, она любила почти так же! – разве что, что – все видела и все слышала, но отказывалась принимать-понимать. И сейчас любит.
Могла грызть ногти ночами и вглядываться в серое небо на миссиях, задумываясь о том – правда ли – или не стоит подбирать слухи с пола? Правда ли – или лучше довериться тому человеку, которого она знала – ну, или думала, что знала (теперь-то это не так уж и важно) и плюнуть с высокого холма на все и вся. Правда ли? Или она, как истинный офицер должна следовать за своей интуицией, а не за идущим куда-то вперед беловолосым мужчиной.
А сейчас, когда она посмотрела на уже совсем не насмешкой искривленный рот, а, скорее, привычной маской, догадка поразила её ясной молнией. И было уже и не горько, и не досадно, и вообще.. Совсем не так, как описывают в женских романах в главах о измене или предательстве, и совсем не так, как гласит толкование в самом обычном словаре. Просто – никак. Ничего, ничего не изменилось кроме её внезапного осознания. И его осознания – хватило лишь на мгновение поколебавшейся её духовной силы.
- Рангику… - уже совсем другим голосом говорит Гин. Бесцветным. – Перестань, Ками ради. Ты пьяна.
Ни-че-го. Рангику сейчас с легкостью могла бы выплюнуть это слово всем тем, кто, словно мантру повторяли фразы «Ему нельзя верить», ну или «От него хорошего не жди». Когда все станет на свои места, - женщина в этом была уверенна, - в глазах любого из них она прочитает ненавистные строчки – ах, я же тебе говорил, ах, я всегда прав, ах, ну я-то в этом разбираюсь!
Все равно.
До заветного предрассветного часа – лишь ночь, исполненная едва уловимым ароматом чувства вины в воздухе вокруг рыжеволосой женщины.
- Ран-чан…
- Молчи.
Она и не вспомнит, наверное, о сегодняшнем вечере – немудрено ведь, сколько выпито.
А может, до утра и в живых не останется.
Все равно.
Она упрямо продолжает тянуть Гина к себе за ворот косоде, стараясь не смотреть в глаза. В комнату, а потом – за собой на пол, и неловко утыкается головой в чужое плечо. Чувствует, как тонкие пальцы запутываются в густых рыжих волосах, и не вслушивается в какой-то странный шепот – совсем не похож на обычный голос Ичимару – пытающийся вразумить и успокоить. Перебивает, аккуратно запечатывая его губы ладонью и, наконец, глядя на него – запоминая каждую ломаную черту лица. Убирает руку, и выдыхает – Гин чувствует её беззвучную просьбу кожей - просьбу о прощании.
И - медленно, словно время растянуло секунды до последнего, - наклоняется, поднимает её за подбородок и целует в губы, размазывая следы почти смывшейся сакэ помады. Гин пьет её прерывающееся дыхание, словно спасительную чашу воды, до которой добрался марафонец-победитель, вдыхает его ртом – вместе с терпким запахом алкоголя.
На затворках сознания Рангику мелькает мысль – что-то о том, что все получилось, почти как она хотела – без терпкой горечи расставания.
Это был её прощальный подарок ему.
Никаких слез, солеными водами остающихся на чужих щеках.
Никаких всхлипов в чужое кимоно.
Гин резко вошел, и она выгнулась изящной дугой, растрепывая рыжие волосы по одежде, на которой лежала. Она обхватила его ногами и прижалась всем телом – от пола веяло холодом, да и сквозняк заставлял стаи мурашек пробегаться по позвоночнику. Он оставлял красные следы по всему телу, а иногда тонкие пальцы, словно бабочки, порхали по едва тронутой загаром коже, а Рангику… Рангику растворялась в этой прощальной ночи, старалась запомнить каждый изгиб его тела, каждое мгновенье, каждое легкое прикосновение к волосам, каждый иероглиф, который он вычерчивал на её спине. Рыжеволосая женщина окуналась в омут красных глаз, открытых – только для неё, и – она чувствовала, что её тоже запоминают, и ощущала, как её образ – лежащей на полу и задыхающейся от наслаждения и желания – выжигается на внутренней стороне век Ичимару.
В последнее мгновенье губы сталкиваются во влажном поцелуе, и Рангику чувствует, как по телу – накатывающими волнами разливается тепло. Она ложится рядом – так доверчиво прижимаясь к нему, позволяет обхватывать себя теплыми руками и пододвигаться ближе. И под действием прилива чувств, она водит указательным пальцем по его груди, пытаясь нарисовать катаканой какие-то абсолютно не нужные слова.
***
Гин уходит перед тем, как первые лучи солнца касаются крыш Сейрейтея.
Он сделал это прощание самым сладким и незабываемым, самым прекрасным… Это был его подарок.
И теперь можно было навсегда запомнить его силуэт, растворяющийся в рассветном небе.
Можно было запечатать его образ – задвинуть подальше – на дальнюю полочку, за остальными повседневными делами, и вспоминать – лишь изредка: про чернильные ночи, ожоги-поцелуи, про недо-мечты и недо-любовь…
Ах, нет, она этого не сделает. Ведь только пришло сегодня.
И они оба сыграют свои роли – прекрасным актерам дано время одного акта из устроенного кем-то спектакля.