[ihuli]

Дорогая Шел!
Когда-то давно, еще в далеком 2009, я зашел на один бложик. Там, помню, был светлый, летний дизайн - а эпиграфом служил арт с мальчиком, бегущим в лесу к воротам храма. Уже позже, мне открылось и название этого аниме, и имя этого мальчика... но, уж так получилось, что атмосфера твоего дневника навсегда осталась проассоциированной с атмосферой, царящей в "Тетради дружбы" - такая же мягкая, теплая, летняя. Чтение сего бложика всегда приносит умиротворение, успокоение и желание возлюбить этот мир)) в общем, для начала - спасибо тебе, что ты есть
И в твой - уже прошедший, потому что я слоупок, - день рождения, хочу пожелать тебе две вещи:

Оживших сказок

Оживших сказок...

В запах озона и летней пыльцы проник струящийся паром к потолку аромат зеленого чая.
Ламбо широко открыл глаза – сонливость, нагнанная одиночеством и бликами заходящего солнца на противоположной стене, тут же исчезла.
В дверном проеме оказалась Кеко с деревянным подносом в руках. Мальчик помнил его: там слева, в уголке, рядом с удобной для держания ручкой, были нарисованы черным маркером инициалы «B.L». Когда он, с сияющей улыбкой на лице, продемонстрировал художества Тсуне, тот только устало хмыкнул и отмахнулся. А вот Гокудера, видимо, углядевший в этом жесте Савады недовольство или печаль, чуть не порвал Ламбо на сотни маленьких теленков; даже динамит, кажется, достал.
Тогда Ламбо решительным жестом схватился за маркер.
- Сейчас напишу: «Гокудера - кретин»! – пригрозил он, пряча поднос за шиворот и медленно отходя назад. Угроза, разумеется, не оправдалась. Зато, появившись в кухне заплаканным, он наткнулся на Нану, которая посадила его на руки и накормила виноградом. Хороший был день…
Ламбо уставился на Сасагаву, будто впервые увидел – обведенная ореолом из света заходящего солнца, со счастливыми медовыми глазами и искренней улыбкой, Кеко словно вобрала в себя дыхание уходящего лета – мерного, спокойного, теплого.
Так выглядели главные героини сказок – абсолютно глупых, кстати, там даже гранат не было! - что читала И-Пин.
- Я подумала, что тебе тут скучно одному…
- Меня выгнали! Меня! Великого Ламбо-са… - вскипел Бовино, воинственно глядя на Кеко.
- …и принесла чай. С пирожками.
Девушка подошла к нему, присела на корточки, аккуратно поставила рядом поднос. Одна чашка, и одно большое блюдце с пирожками, на румяных боках которых виднелись бордовые кляксы.
- Вишневые? – радостно вскочил Ламбо.
- Братец все вишни съел, - Кеко хмыкнула. – Малиновые. Очень вкусно, кстати.
- Да ладно, - мальчик недоверчиво на неё посмотрел.
- Честно-честно! Ребятам очень понравилось… Вот, попробуй.
Золотистая корочка пирожка оказалась у него под носом. Пахло вкусно… Но можно ли верить девчонке, похожей на сказочных героинь? Они ведь глупые дурнушки! Что они могли понимать в пирожках? Хотя… Готовила Кеко вкусно – уж чего стоила та шарлотка на прошлой неделе – объеденье! А еще, она покупала ему такояки несколько раз…
Подумав, Ламбо кивнул. В конце концов, даже самых глупых принцесс всегда находили прекрасные принцы. Но это так, ему И-Пин рассказала.
- И не сиди на полу, если собираешься спать, - уходя, Кеко потрепала его по волосам. Он слышал её шаги по лестнице, пронзительный крик, потом – радостный смех и чей-то громкий голос. Ребята внизу смотрели какое-то кино.
Ламбо кивнул. Мыслей о том, что его отстранили от просмотрела фильма, уже не было - мальчик предвкушал, как завтра утром сообщит И-Пин, что видел настоящую, живую принцессу! Та, конечно, ему не поверит - но что девчонки понимают в принцессах? Ведь только прекрасным принцам дано их разглядеть.

и чтобы рядом был человек, который...

и чтобы рядом был человек, который, в случае падения, неудачи, грусти, печали и прочих невзгод, препятствий, что время от времени подкидывает нам тетушка-судьба, всегда мог подхватить))

Здесь пахло краской, но не как в частном секторе, где один из обывателей только что «обновил» цвет забора, а так, как пахнут в мастерских у великих художников, - по крайней мере, так казалось Хару. Лучи яркого полуденного солнца блуждали по размалеванному верхнему краю стены, краски на котором, спускаясь вниз, к полу, плавно перетекали в спокойный бежевый оттенок. В углу комнаты, прямо над плинтусом, виднелись какие-то разноцветные цветы, нарисованные гроздья винограда, гранаты, какие-то надписи – словом, летопись ремонта.
Вечер снаружи дышал влагой, пахло свежеиспеченным печеньем и лимонадом с первого этажа, раздавались чьи-то вскрики и смех.
- Э-э-эй! Хару! Выходииии! – девушка подбежала к окну, и, опершись на локти – ладони были измазаны в краске, - выглянула. Рехей в очередной раз схватился за шланг, и теперь, с самым довольным видом, поливал окружающих холодной – спасительно холодной! – водой. Окружающие – это Тсуна, ходящий по лужайке с зажмуренными глазами, Ямамото, радостно улыбающийся, Кеко, машущая ей рукой, Ламбо и И-Пин, во внезапном перемирьи, кружившиеся под ледяным душем, взявшись за руки, и… даже Гокудера. Впрочем, следом за тем, как на рубашку Хранителя Урагана попала вода, послышался оглушительный вопль: «да я..! да тебя!».
Миура рассмеялась.
- Сейчас, мне осталось немного!
- Лимонад скоро закончится! – прокричала Кеко, закрываясь ладонью от летящих в лицо брызг.
- Опоздавшему – кость! – весело брякнул Рехей и в очередной раз увернулся от попыток Гокудеры забрать у него шланг, - Да что ты буйный такой сегодня, осьминожья башка?
- Он всегда буйный, - хмыкнул Ямамото, - Тсуна, осторожно, впереди дере.. блин.
Хару отошла от окна. С губ не сходила счастливая улыбка – все-таки, здорово, что Тсуна позвал их… Не теряя времени (лимонад и правда может закончится!), она взяла коробку с гуашью и кисточками, и, придерживая её одной рукой, начала подыматься по лестнице. Это была, кажется, идея Кеко – чтобы каждый нарисовал что-то на потолке; чтобы Ламбо и И-Пин – а это была теперь их комната, потому что со следующей недели, Тсуна уезжал в Токио, - глядя на потолок, вспоминали времена, когда они все были вместе.
Вот только в горле, словно ком застрял, а на языке все время ощущался легкий, практически невесомый вкус горечи… о будущем расставании думать вовсе не хотелось.
Хару присела на вторую ступень лестницы, вымокнула кисточку в маленькой баночке с водой, которую специально поместила в коробку – чтобы не сбегать каждый раз вниз, - и продолжила начатый рисунок.
Шли минуты. Казалось, время замедлило свой ход. Рука немного онемевала, но девушка не обращала на это внимания – подумаешь, легкая боль в запястье.
Снаружи раздался чей-то рассерженный вопль.
С утра, Хару пообещала себе, что никогда больше не заплачет.
Скрипнула дверь.
- О, Мадонна, вот ведь идиот… - пробурчал рассерженный голос.
Миура резко повернулась. Гокудера… намокший, взъерошенный, злой. С покрасневшими от гнева щеками. Хоть табличку на шею вешай – «особо опасен».
- Да бро…
Щелк. Нога соскользнула со ступеньки, затрещала лестница, отклоняясь назад. Коробка с гуашью, лежащая на последней ступени, упала на пол – растеклись кляксы.
Время… Замедлило свой ход? О, нет. Оно стало быстрее – закружило все в водоворот красок, ослепляющих, захватывающих; водоворот запахов – краски, лака, летнего влажного ветра и запаха цветов с улицы; водоворот звуков – смех, тихие разговоры, шорох деревьев и высушенной солнцем травы… Мелькнувший ужас в зеленых глазах напротив.
Все закружилось.
…Она не упадет!
В три шага оказавшись рядом с лестницей, Гокудера подхватил тонкое девичье тело – чужое дыхание мазнуло по его щеке. Горячее. Его руки оказались под тонкой хлопковой рубашкой, завязанной на груди в узел. Кожа теплая, чуть влажная и липкая от пота. Сердце билось, словно в лихорадке.
Не отпустит…никогда.
- Хаято.
- Что?
Тихий, сбивающийся, почти неслышный шепот.
- Я люблю называть тебя по имени.
- Заметно, - он чуть приподнял уголок губ.
Снаружи засмеялись. Что-то загрохотало. Неважно…
- Постой так еще немного.
- А я что, по-твоему, делаю, глупая женщина? – Гокудера усмехнулся.

- Хару, лимонад поо… Ооооо… - Ламбо застыл в дверном проеме, быстро соображая: свалить ли по-быстрому куда подальше или остаться, а потом шантажировать Гокудеру?
- Тупая корова, - беззлобно фыркнул Хранитель Урагана, отпуская покрасневшую девушку.